They say in twenty-seventeen Rome's court decreed
That Ovid could - finally - return from exile's pain.
I see it now: how the skeleton takes heed,
How his bones march homeward through wind and rain.

Panic rises and spreads: someone checks for radiation,
Others flee, and highways choked with their cars,
Paparazzi - with enthusiasm - film this bone migration,
But calm Ovid walks beneath indifferent stars.

He crosses Romania, just grazing Bulgaria's border,
Serbia, Montenegro, and then the sea floor.
Waters part. And behind him comes disorder:
Others - wronged by Rome - demand what's owed them more.

Vieste, always small, greets this procession empty,
But survivors face no harm from blackened bone
That taps so softly and delicately. Wrong cities aplenty:
Manfredonia, Foggia, Benevento... Well, hello, Rome.

The metropolis fills - or better said, falls captive,
Complaints rise skyward (the air's too thick to breathe):
Each servant of Justice - down to law students active -
Dissolves within it, and past pain finds reprieve.

Justice rebuilds itself, one molecule at a time.
The buildings fall, the heirs of the guilties now must bleed;
For Law will triumph, even if Rome meets its last chime,
This is the truth of Rome, and Law, and the essential deed.

Russian text:

Говорят, в две тыщи семнадцатом римский суд
Разрешил вернуться Овидию. Так и вижу:
Вот поднялся скелет, вот кости его несут
Ближе, ближе к желанному городу. Ближе. Ближе.

Поднимается паника: кто-то меряет радиационный фон,
Кто-то просто бежит подальше, по всем шоссе уже пробки,
Папарацци снимают видео, суют на палочке микрофон,
Но Овидий не обращает внимания, и идёт дорогой короткой.

Он проходит Румынию, Болгарию краешком зацепив,
Сербию, Черногорию, дальше по дну морскому.
Отступают воды. А вслед скелету – другие, кто тоже уже не спит,
Кто обижен Римом – несправедливо и не по закону.

Вьесте, и ранее небольшой, встречает процессию, опустев.
Но оставшимся вреда не причиняют, стучат негромко
Почерневшими костяшками. Вокруг пока города не те:
Манфредония, Фоджа ли, Беневенто… Ну, здравствуй, Roma.

Мегаполис заполнен – или, вернее сказать, пленён.
Подаются жалобы – прямо в воздух (дышать немыслимо боле):
Каждый, причастный к Justitia, – вплоть до студентов юрфака – растворяется в нём,
Пережитая в прошлом боль переплавляется в высшую волю,

Справедливость восстанавливается по молекуле, изнутри,
Зданья рушатся, гибнут потомки неправедных, льётся лава…
Ибо право будет торжествовать, даже если погибнет Рим.
В этом суть и Рима, и права.