Что я сегодня читала на Кошарне у Eli Bar-Yahalom:
- потому что никто никогда не вернётся нигде...
- И никогда не знаем... (Эли Бар-Яалому)
- (перевод с польского) Птицы в клетке (Ptaszki w klatce) (автор - Игнаций Блажей Франциск Красицкий)
- Голубое небо - но вот сейчас уже догорит...
- В кружевной от пробоин Вавилонской панельной башне...
- старые здания смотрят хмурой совою...
- Польской речью обжечься...
- Краков (Отцвела сирень, её сменили и липа, и бирючина...)
- (перевод с английского) Милосердие (Mercy) (автор - Руди Франциско)
- В саду печали
- (перевод с белорусского) Идёт слепец, осторожно... (Ідзе сьляпец, асьцярожна...) (автор - Максим Танк)
- (перевод с польского) Баллада о котах (Ballada o kotach) (автор - Богдан Латецки)
- (перевод с польского) Песенка о фарфоре (Piosenka o porcelanie) (автор – Чеслав Милош)
- (перевод с идиша) Три дочери (דרײַ טעכטערלעך) (автор - Мордехай Гебиртиг)
- (перевод с белорусского) Отпустите меня, Куропаты... (Адпусціце мяне, Курапаты...) (автор - Анатоль Сыс)
- (перевод с польского) Элегия еврейских местечек (Elegia miasteczek żydowskich) (автор - Антоний Слонимский)
- (перевод с немецкого) Читать утром и вечером (Morgens und abends zu lesen) (автор - Бертольт Брехт)
- (перевод с украинского) Издалека (Здалека) (автор - Мойсей Фишбейн)
- Посвящение Линор Горалик (Приходят мёртвые, перед тобой садятся в ряд...)
- Traduttore
- (перевод с арабского) О, голубка на тонком дереве в земле Гелиадской… (حَمامَةَ البانِ بِذاتِ الغَضا) (автор – Ибн-Араби)
- Поэты могут выглядеть как угодно...
- Всегда набираю больше, чем сделать, выучить и унести смогу я...
- Что касается жизни - ну, она всегда была, знаешь, та ещё...
--
* * *
потому что никто никогда не вернётся нигде
не в подробностях дело тут и не в песчинках-деталях
но вращаются стрелки часов новый миг новый день
и они не устали
потому что иные дрова на дворе и трава
дом иной небеса поменяли свой цвет многократно
даже если горишь если в горле трепещут слова
не вернёшься обратно
и молчишь облетает листва с равнодушной зимой
и качаешься лодкой на боли своей невесомой
потому что никто никогда не вернётся домой
если вышел из дома
--
* * *
Эли Бар-Яалому
...И никогда не знаем,
Встретимся ли мы снова,
Сколько осталось нивы,
Сколько осталось неба,
И по какой основе
Выткано слово навье.
Но пока не уснули
Мы в небосводе синем,
Мы остаёмся с нами,
Мы остаёмся снами,
Мы лишь случайный снимок:
Где горизонт яснеет,
Где водою плеснули
На акварель весною.
Тучи всё ниже, ниже,
Ливнем летят фонемы,
Нити, взвесь кружевная,
Нити, бусины, ноты.
И никогда не знаем,
Далеко ль до финала,
Но финал всё честнее.
--
Птицы в клетке (Ptaszki w klatce) (автор - Игнаций Блажей Франциск Красицкий)
Старику-чижу чирикнул в клетке юный чижик:
"Что печален? Ведь на воле меньше шансов выжить!"
Тот в ответ: "Рождён ты в клетке - это много значит.
Я летал, я жил свободным - потому и пла́чу".
--
* * *
Голубое небо - но вот сейчас уже догорит,
Вот стекло в руках тончайшее, вот уже и осколки,
Вот и стены, вот и руины - Херсонес? Угарит? -
Да откуда бы имя, секундами выжжено сколько
Воздуха, песчинками высечено штрихов,
Наступает море, обнажаются горные цепи,
Проржавеют любые из неснятых оков,
Но белок распадётся раньше - тем-то металл и ценен,
Но идти за шагом шаг, выдыхать во тьму,
Потому что гордость, потому что спина прямая,
Потому что да будет так, по слову будь моему,
Потому что кого-то всё же мир не поймает.
--
* * *
В кружевной от пробоин Вавилонской панельной башне
Жить почти что не страшно.
Что, считали, вы добавили нам неисполнимой работы?
Так в почёте теперь полиглоты.
И процедим вслед навозно-мушиным ангельским роям:
- Всё мы выучим. Всё достроим.
--
* * *
старые здания смотрят хмурой совою
сводят корявые руки над головою
может тебя укроют или похоронят
кровом поделятся череп расколют кровлей
старые здания с буквами на фронтоне
старые трубы где ветер скрипуче стонет
камни булыжники дыры в кирпичной кладке
те кто тут выжил назвали прошлое славным
старые здания небо за витражами
это твой мир с распахнутыми этажами
это твой мир и свет из твоих кофеен
это река где ты по счёту знаешь офелий
--
* * *
Польской речью обжечься – волна, на песок накатив, удивится костру.
Если предков и слышу, то там – не в фамилии, в гоноре горьком.
И Варшаву, и Краков – иголкою, наискосок, мятым фантиком на ветру:
Это Висла, а это мечта, кувырком по холмам и пригоркам,
По зелёным эльфийским холмам – нет, в Ирландии я не была,
Рабинович напел или вдруг накислила кислица…
Путешествую по зеркалам, акколадам, колоколам –
И сквозь трещину в потолке Амазонка приснится,
Захлестнёт, закружит: то ли Скифия, то ли сельва, левый приток,
Это корни, это судьбы сплетения. По цитате
Опознаю своих, хоть на малую толику, хоть на чуткий чуток –
И обрушится штукатурка, и вновь окажусь некстати.
--
Краков
Отцвела сирень, её сменили и липа, и бирючина,
И, конечно, чубушник – воздух плывёт медовый,
И вдруг дождь за шиворот, и срывается ветер бедовый,
И уже вот радуга, и гуляют голуби чинно,
И слоёные улицы, на языке полночной луны таблетка,
Пустельга в небесах пониже, самолёты повыше,
Этот город, куда добиралась я, чтобы выжить,
Этот город внезапных ливней, обрушивающихся на лето,
Воркование горлиц и дикторов на вокзалах,
Обращение в третьем лице – как начало танца,
Послезавтра уеду, а тень моя здесь останется:
Недолюбовалась, недоузнавала, недосказала.
--
Милосердие (Mercy) (автор - Руди Франциско)
Когда она просит меня убить паука,
беру самое мирное,
что могу найти:
просто стакан и салфетку.
Ловлю паука, выпускаю его наружу
и позволяю уйти.
Если когда-нибудь окажусь
в неправильном месте в не то время, -
никому не мешающий, просто живой, -
пусть те, кого встречу,
так же милосердно
обойдутся со мной.
--
В саду печали
В саду печали растёт незабвень-трава,
В саду печали любая любовь жива,
Память её заплетается в небыль,
Корни её устремляются в небо –
Горьким узором выткана синева.
В саду печали живётся почти легко,
В саду печали межзвёздное молоко:
Тронешь губами – исчезнет, растает,
Выльешь на землю – смотри, зацветает
Розой, жасмином, крыльями мотыльков.
В саду печали гуляешь всегда один,
В саду печали не скажешь тоске: “Уйди!”
Слёзы сухие рассыплются солью –
Тянешься так к поцелуям спросонья,
Если открыл глаза – молчи, нелюдим.
В саду печали не зарастают следы,
В саду печали, и нежности, и беды, –
Здесь ты поёшь колыбельную боли,
Здесь отпускаешь ты сердце на волю.
Тихо, темно, не видно, что впереди.
--
Идёт слепец, осторожно... (Ідзе сьляпец, асьцярожна...) (автор - Максим Танк)
Идёт слепец, осторожно
Палочкой трогая землю,
Словно боясь,
Чтобы на стук его
Земля не отозвалась:
"Добро пожаловать…"
--
Баллада о котах (Ballada o kotach) (автор - Богдан Латецки)
Старые люди помнят ещё о том,
Но делятся этим неохотно и понемногу:
Ведь можно было - не так давно ещё! - быть котом,
Который шёл своею собственною дорогой.
Смявчали и о великой Крысьей войне:
Все как один тогда встали коты на подвиг ратный,
Но из тех котов, что ушли, уже ни единого нет -
Никто не вернулся к миске своей обратно.
Любой котёнок прекрасно помнит о том
(Кошачьи мамы своих детей наставляют строго):
“Ты должен быть огромным тигром, а не котом,
Если ты, чудак, желаешь идти своею дорогой!”
Но котёнок взрослеет - и вот он уже взрослый кот,
И словно в ловушке - поскольку он твёрдо знает:
Ежели кто безрассудный своей дорогой пойдёт,
То он не вернётся. И в этом его ещё обвиняют.
Старики на склероз охотно спишут это и то,
Старики ответственны, и не любят всяких там ненормальных,
И говорят убеждённо: “Не было вовсе таких котов,
А если и были - то в количествах минимальных!”
--
Песенка о фарфоре (Piosenka o porcelanie) (автор – Чеслав Милош)
Розовые мои чашки,
Расписанные цветами, –
На берегах песчаных,
Там, где прошли танки.
Там ветерок пролетевший
Пух роняет лебяжий,
Яблоня сломанной тенью
На выжженный след ляжет.
Как же вы всюду блестите,
Брызги хрупкого вздора!
Ах, ничего, простите,
Не жаль мне так, как фарфора.
Едва рассвет загорится
Над землёй несогретой,
Слышно, как всё искрится
Треском мелких тарелок.
Сны мастеров золотые,
Лебединые перья –
Исчезли водой в пустыне,
Никто не вспомнит теперь их.
Иду мимо утром тихо –
Глядят на меня с укором.
Ах, ничего, простите,
Не жаль мне так, как фарфора.
Вот луг. Не утренней влагой
Покрыт он – мезгой скорлупок,
Скрежещущих с каждым шагом
Под башмаками глухо.
Вы радовали, безделушки,
Узором синим и красным –
Теперь вы лежите в луже
Ужасной спёкшейся краски.
Разбитых блюдец настилы,
Расколотых чашек горы…
Ах, ничего, простите,
Не жаль мне так, как фарфора.
--
Три дочери (דרײַ טעכטערלעך) (автор - Мордехай Гебиртиг)
А когда - в наилучшем виде! -
Дочку старшую я замуж выдам,
То спляшу - эй, веселей! -
Сниму обузу с плеч.
Как спляшу я, ой, как спляшу я,
Сниму обузу с плеч.
Ну же, клезмеры, давайте!
Ведь у первой дочки нынче свадьба!
Но ещё у нас дочки две -
Сколько мыслей в голове…
Эй же, клезмеры, заиграйте!
Пусть весь мир разделит с нами радость!
Как я счастлив, понять бы мог
Дочерей отец - и бог.
Как увижу в нарядном платье
Я вторую доченьку на свадьбе,
Буду пить я - рюмок шесть! -
Нет камня на душе!
Буду пить я, ой, буду пить я,
Нет камня на душе!
Ну же, клезмеры, играйте!
Доченька вторая дарит радость!
Только младшая ещё при мне -
И думаем о ней…
Эй же, клезмеры, ну, давайте -
Громче музыку для наших сватов!
Свадьба дочки - счастье всем!
…Девочка ж ещё совсем…
В третий раз тот мотив услышу -
Стоять я буду печальный, лишний:
Вот третья доченька - жена,
А что осталось нам?
Третья дочка, ой, третья дочка…
А что осталось нам?
Эй, играйте, как играли,
Всех детей у нас уже забрали.
Тяжело было растить троих,
Но хуже нам без них.
Эй, играйте, да веселее!
Как же дом сегодня опустеет:
И кровать пуста, и пуст комод…
Как грустно, боже мой!
--
Отпустите меня, Куропаты... (Адпусціце мяне, Курапаты...) (автор - Анатоль Сыс)
Отпустите меня, Куропаты,
пусть и с пулею в голове, —
я домой, я к жене, к ребятам.
Как отчизна там? Как белый свет?
Как там сад мой? Тут надоели
и деревья, и камни, и пни...
Я вернусь, хоть лежу средь елей —
лишь песок из пустых глазниц.
Мне домой бы, мне бы на поле:
Как посев — и вдруг пропускать?
Я ж пахал, покуда не помер,
Я ж работать, я ж не гулять!
Я оставлю вам пулю покуда,
и — быстрей в Журавы, домой!
Поцелую маму. Забуду,
что я сам — уже не живой.
--
Элегия еврейских местечек (Elegia miasteczek żydowskich) (автор - Антоний Слонимский)
Нет уже, нет больше в Польше еврейских местечек,
В Хрубешуве, Фаленице, Карчеве и Бродах
Тщетно искал бы ты в окнах зажжённые свечи,
Песен не слышно - молчат синагог деревянные своды.
Нету, исчезли лохмотья, обломки, остатки,
Скрыты песком лужи крови, следы аккуратно убрали,
Синею известью крашены стены так гладко,
Словно к великому празднику - или как после заразы.
Только одна здесь луна - для холодного бледного света,
Где над шоссе возле города ночь фонари зажигала.
Братья-евреи мои, молодые поэты,
Тут не отыщут двух лун золотистых Шагала.
Луны летают уже над другою планетой -
Спугнуты были молчаньем угрюмым, понурым.
Нету местечек уже, где был старый сапожник поэтом,
И парикмахер - философом, и часовщик - трубадуром.
Нету уже тех местечек - библейское пенье
Ветер там смешивал с польскою песней печальной
И пожилые евреи в черешневой тени
Землю святую свою вспоминали в молчаньи.
Нету уже тех местечек и дым их растаял,
Дым между нами плывёт и въедается в каждое слово,
Так и продолжится, если не соединимся мы снова -
Оба народа. Страдания нас напитали.
--
Читать утром и вечером (Morgens und abends zu lesen) (автор - Бертольт Брехт)
Тот, кого я люблю,
Сказал мне,
Что я ему нужна.
Вот почему
Я о себе забочусь,
Внимательно смотрю на дорогу
И опасаюсь любой капли дождя:
Вдруг она меня - для него - убьёт?
--
Издалека (Здалека) (автор - Мойсей Фишбейн)
Сошёл рассвет - чтоб землю обнимать,
Вот первый луч, спокойное дыханье,
И немота уснувшего касанья,
И лишь рука уснувшая нема.
И вот уже прохладу утро льёт,
И ждут часы, теплеют, созревают,
И спеет зной, и сок в ветвях блуждает.
Он будет целовать потом твоё
Лицо, когда, объединившись, зной,
И сок, и пробужденье заиграют,
Когда, истому преодолевая
(Мы никогда так не были с тобой),
Взорвутся соком жаркие плоды,
От сока и от солнца разорвутся,
И петухи вдруг пеньем захлебнутся,
И горлом кровь в предчувствии беды,
Он принесёт (мы не были с тобой)
Воды со льдом в надтреснутом кувшине,
И спелая жара слегка остынет,
Он будет охлаждать тебя водой…
Я знаю всё, и я скажу про всё,
Мои слова сильней прикосновенья,
Из них я строю жаркие мгновенья,
Ладони, поцелуи и лицо.
Паломником я не иду к тебе.
Я не касаюсь губ твоих медовых.
Ношу твой образ - и святое слово
Тебя мне дарит - выше всяких бед.
--
Посвящение Линор Горалик
Приходят мёртвые, перед тобой садятся в ряд,
С тобою ласково и тихо говорят.
А ты всё думаешь:
– Ну я-то им зачем,
Непримечательный, ничей?
Земную жизнь иду, иду, иду
Коровою на льду,
И разве что соседи по двору
Узнают, если вдруг назавтра я помру:
Вот тот, жужжащий перфоратором всегда,
Вот этот, у кого в три клока борода,
Вот эта, что на всех своих детей орёт,
По-рыбьи распахнувши рот,
Вот эта, что всегда навеселе
И с тёткою в селе…
Зачем я им, вот этим мертвецам,
И гениям, и гордецам,
Кого угодно выбрать бы могли,
А кем меня сочли?
Не оправдаю, точно провалю,
Как провалил всё то, что я люблю,
Я ведь совсем не тот, и не, и не,
Да им-то что во мне?
Иссохшим ртом почти не шевеля,
Тебе и отвечают, не юлят:
– Чтоб нас услышать, нужен ты такой.
Вот именно такой.
И гладят по виску рукой.
--
Traduttore
"Traduttore - traditore"*
Переводчик чаще всего говорит голосами мёртвых,
Искажая, фальшивя, - но всё-таки старается, говорит.
А из прошлого глядят так пристально (глаз намётан):
Кто внимание обратит, поймает интонацию, ритм,
Кто оценит, придвинувшись ближе, чем это сможет читатель,
Отражённую в звукопись душу, зарифмованные мечты,
Кто нам станет в будущее передатель, а не предатель,
Может, ты? Давай же, попробуй. Может, ты? Рискни. Может, ты?
Или так - берут за шиворот и объявляют: “Вот что,
Очень надо, лаврушкой сочтёмся, ты уж такой один,
Всё, короче, записано - ты будешь мне переводчик”.
Вот и стих уже у виска, и попробуй не переведи.
Но бывает и тоньше, и ласковее, и нежнее:
“Говори моими словами, потому что ты - это я”, -
И строка к тебе ластится, и тянешься ты за нею,
И шевелятся губы сами, и попробуй противостоять…
*"Переводчик - предатель" (ит.)
--
О, голубка на тонком дереве в земле Гелиадской… (حَمامَةَ البانِ بِذاتِ الغَضا) (автор – Ибн-Араби)
О, голубка на тонком дереве в земле Гелиадской,
Как же тяжко мне от того, что на плечи лёг небесный простор!
Кто же сможет вынести любви и печаль, и нежность?
Кто же сможет выпить до самого дна горький свой приговор?
Говорю я, горю я в страстном огне, в мученьи сердечном:
О, когда бы тот, из-за кого я любовной лихорадкою хвор,
Мимо дома прошёл, ироничен, холоден и насмешлив,
Даже тканью лицо прикрыв, – чтобы и случайно не бросить взор,
То не скрытность ранила бы – а то, что он отвернулся.
Неужели тем, что влюблён, я навлёк презрение и позор…
--
* * *
Поэты могут выглядеть как угодно:
Могут быть толстыми или, скажем, полуслепыми,
Могут быть измождёнными или с обгрызенными ногтями,
Могут мусолить ртом коричневым сигарету,
Могут с косыми глазами быть и искривлённым носом,
Не говоря уже о том, что все они умирают, -
Поэтам вообще характерно несовершенство.
Но иногда - когда настигли точное слово,
Когда слились с единственно верным ритмом,
Когда звучанье, когда перехват дыханья,
Когда и нежность, и горечь, когда и любовь, и ярость, -
Они становятся на мгновенье волной-частицей,
Лучом, что пронзает морские глубины, кору земную,
Проходит сквозь все алмазы, сжатое пламя,
И прорезает собой безвоздушный бархат.
И ничего не помнят о том, ничего не помнят,
И только нелепо ловят воздух искусанными губами.
--
* * *
Всегда набираю больше, чем сделать, выучить и унести смогу я,
Казалось бы, ягодка вот же, во рту, – а вижу уже другую.
И даже если сто лет проживу, и даже если сто двадцать –
То буду в печали, что мало дано, буду за жизнь цепляться.
Не жадность, но само бытие, ведь от крохи хватает кайфа:
Когда под ногами тёплый паркет или холодный кафель,
Прикосновение веток в лесу и волны кипучая пена,
Дрожащих струн стихающий звук или птиц немолчное пенье,
Когда октябрьские облака, синева апрельская, или
Мелиссы лист, растёртый в руке, и сосен юные иглы,
Когда с размаху дождь о стекло или солнце нещадно жарит,
Когда тепло – ну как же тепло! – от объятий и рукопожатий…
А если боль – раскалённой иглой? Тоска, что не ослабевает?
То даже боль и даже тоска – живые. И я – живая.
--
* * *
Что касается жизни - ну, она всегда была, знаешь, та ещё.
Но на проводе - на выцветшей вязи из давних дней -
Ибн Аль-Варди, в Великую Чуму с достоинством умирающий,
И Лисан ад-Дин Ибн Хатиб, ужасавшийся ей и всё же выживший в ней.
Что любви касается - а что изменилось, чего пожалеть бы тут?
И с тобою рядом теперь, не исчезли, даже не отошли ничуть,
И Безумец-Маджнун, в последний свой выдох пустынный - бредящий Лейлою,
И похабник-алкаш Абу Нувас: "Живу, как хочу, и неважно, чем заплачу".
Что касается неба, сияющего, бриллиантового, огромного -
Просто голову запрокинь: в вышине нет крови, и звёзды вокруг - свои,
И увидишь, как Млечный Путь плывёт узорными строками.
И услышишь: о любви говорит Ибн Араби, о достоинстве - Аш-Шафии.