Кентавры уводят рыб за собой
по золотым волнам.
Рыбы забирают прибой,
кентавры специализируются по снам.
"Спасибо за рыбу", - кентаврам сны говорят.

Нами костры горят,
нашими мыслями и надеждами полыхают они,
и прогорят до углей,
и совсем другие наступят дни.

"Но себя не жалей,
боль и нелюбовь ты равно превозмогай,
оберни своё тело кожею ледяной,
и вскрывай ножом любую ложь - мир продолжает лгать", -
Говорит мой друг. Он, конечно же, этот нож.

Русалки тоже не остаются на берегу:
они свивают хлеб в ароматный жгут,
их корабли - из панцирей не выдержавших Земли черепах,
паруса - из сотканных лунных лучей.

Я иду дорогой чужих народов, поскальзываюсь на черепах,
приношу извиненья, складываю их стопкой, баюкаю каждый череп,
если только могу - мёртвым его голосом говорю,
если не могу - просто иду сквозь костёр.

Чтобы укачать колыбельной все черепа, не хватает рук.
В карих и голубых глазницах - укор:
там остался цвет, словно в амфорах, что на дне морском
позабытых, разбитых на черепки,
водорослями поросших, занесённых песков.

Но краски, что прошли сквозь огонь, крепки,
связаны с глиной запёкшеюся, как я с луной и волной.
Меня обтекают лунные парусные лучи.

Если придётся остаться совсем одной -
даже ледяную кожу можно до бритвенности заточить.