Что я читала сегодня на Кошарне у Эли Бар-Яалома:

- О посмертной милости
- Из цикла “Рассказы археологов”: Вопрошая Сераписа
- Из цикла "Рассказы этнографов": Покойница и её парень
- (перевод) Заклинание (Zaklęcie) (автор - Чеслав Милош)

--------
О посмертной милости

"Не всем палач воздаст".
Оскар Уайльд "Баллада Рэдингской тюрьмы"

А спустя сто тридцать лет сотрудники Британской библиотеки
Читательский билет Оскару Уайльду восстановили.
Внук его назвал возвращение документа - жестом прощенья.

Очевидно, что Уайльд с того света уже не узнал об этом,
Впрочем, он не знал и про отлученье от книг (для него - навеки):
В это время три недели как чалился в Пентонвиле,

Ощущая общественное возмущенье, мщенье, и для большего отягощенья -
Исключенье из читального зала. Засушливым неожиданно летом -
Так бывает, когда уводят речную воду в подземные трубы,

Так бывает, когда на склонах оползневых леса вырубают,
Так бывает, когда из воздуха исчезает важное, - а что, непонятно,
Так бывает, когда и хочешь вдохнуть - а уже не можешь.

Мотивировали демонстративный жест - "непристойностью грубой",
И уже не узнать: кто там радовался - мол, правильно, что сажают-лишают,
Кто глаза отводил и думал: "Всё равно не вернётся обратно",

Кто давился молча прогорклой фальшью и ложью.
А потом, ничуть не смущаясь, книгами его наполняли фонды,
Аккуратно вписывали в картотеку - куда приведут эти карты? -

Письма личные, и стихи сияющие, и детские сказки,
То, что крыльями мотылька трепетало и что проливалось слезами.
Он недолго прожил после. Осталась ироничная улыбка на фото.

"За хорошее дело, как за дурное, несём мы равную кару"*.
К радости ханжей и законников - порок тогда был наказан.
Иногда пособник убийц - библиотекарь, что в журнале делает запись.

-
*Оскар Уайльд "De profundis"

--------

Из цикла “Рассказы археологов”: Вопрошая Сераписа

В городе Остроносой рыбы, в городе Оксиринхе,
Всё шелестели люди каламой поверх папируса,
Спрашивали озабоченно - вопросы ведь были важные:
Из тех, что не спросишь походя, адресуешь куда повыше.

Волны сухой жары, пустынный климат неласковый.
Папирусы эти хрупкие пережили тысячелетья.
Вот и теперь читаем. Первый-третий век нашей эры.
Аккуратные чёрные строки. Заглавные буквы красные.

"О, Господь Серапис Гелиос, благодетель!
Расскажи, будет ли успешным моё прошение?"
И ещё папирус: "Стану ли я наконец сенатором?"
И ещё: "Примирюсь ли на склоне лет со своим потомством?"

Бесконечны вопросы: "Великий Серапис, завести ль мне ребёнка?"
"Клеветы сумею ли избежать, перед людьми оправдаюсь ли?"
"Быть ли мне софистом? Хватит ли ума, таланта, сумею ли?"
"Получу ли я женщину, которую так страстно желаю?"

"Тот, кто ушёл из дома, жив? Дождусь ли, вернётся ли он?"
"Развестись ли мне с женой - или потерпеть её будет лучше?"
"Получу ли я выгоду, если предам своего друга?"
"Разорюсь ли я, уйдёт моё имущество с распродажи ли?"

"Оставаться ли мне там, куда я теперь направился?"
"Получу ли я приданое?" "Буду ли я продан в рабство?"
"Выздоровею ли я? Буду ль жив ещё какое-то время?"
"Я с отцом должна ль согласиться?" "Изгнанником стану ль я?"

И среди шуршащего этого вороха -
Словно остриё, горло пробившее:
"Зевсу Гелиосу Серапису и его собратьям -
Мой полёт будет остановлен?"

Ветер за окном сырой, не чета пустынным.
Не держала в руках каламы - только клавиатуру.
В ботаническом саду шелестит папирус.

Буду ль я жива ещё какое-то время -
Или мой полёт будет остановлен?

Боги, конечно, молчат - если в них не верить.
Далеко до города Остроносой рыбы.

-------

Из цикла "Рассказы этнографов": Покойница и её парень

Рассказали мне, такое рассказали предание -
Как жила давным-давно в селе одном девушка,
И встречалась с парнем, что по соседству жил,
Только чем-то родителям он не глянулся,
И родную дочь они за другого соседа выдали -
Дескать, мало ль чего дурит, а стерпится-слюбится.

Выдали и выдали, ну так что ж теперь.

Парень холостым ходил да только грустно поглядывал
На свою любимую, да, вот ведь, женою ему не ставшую.
Прожила она с тех пор три года да заболела вдруг,
И лечили её припарками, и из города звали лекаря,
Но не помогло, и померла, и похоронили её,
Положили в могилу, цветами засыпали, как полагается.

Померла и померла, ну так что ж теперь.

Но неделя прошла - и земля на той могиле зашевелилася,
И пугая пьянчуг полуночных, вылезла из гроба покойница.
По селу, оно конечно, сразу слухи про то нехорошие:
Дескать, хлеб в амбарах небось пожрёт или ржой покроет его,
Или поросёнком на гибель всему скоту она перекинется,
Или будет свистеть, приманивать бурю, поломает нам яблони.

Но вылезла и вылезла, ну так что ж теперь.

Но бесчинства творить не стала, тенью ходила тихая,
И явилась к мужу законному, в окно постучала ему:
Мол, пусти ты в дом меня, пригласи войти.
Не пустил, прочнее двери закрыл, сундуком подпёр,
Сам стоял у окна и в руках держал кочергу чугунную -
Ну не сталь, но против нежити лучше так хотя б.

Не пустил и не пустил, ну так что ж теперь.

И тогда она - во двор да к своим родителям:
Мол, пустите дочь свою любимую, папа-маменька.
Не откликнулись, только скрип засовов услышала.
К дому крёстной направилась - да только всё повторилося:
Гонят, гонят её кто железом, кто деревом, кто молитвами.
Ну а ей укрыться бы поскорей, ночь проходит ведь.

Проходит и проходит, ну так что ж теперь.

И когда уже к рассвету дело, тогда добралась она
К дому парня того, с кем ещё до венца встречалася:
Мол, пусти ты в дом меня. Испугался он,
Но не дрогнул и сказал: "Что ж, входи ко мне.
Если стала нежитью ты - ну сожрёшь меня,
Всё равно не жил я эти три года, а мучился.

Ну сожрёшь и сожрёшь, ну так что ж теперь".

А она головой качает только и улыбается:
Дескать, не причиню вреда, не затем я землю раздвинула.
И еду он с ней разделил, и спать уложил,
А когда стемнело вновь - баню истопил и туда провёл,
И пропарил её багульником он и таволгой.
И два месяца так прожили они, от людей таясь.

Прожили и прожили, ну так что ж теперь.

А когда уже в третий раз луна в небесах на рост пошла,
То явились в церковь они на службу, уже не прятались,
И сказала мужу она: "Да не муж ты мне",
И сказала отцу и матери: "Да не дочь я вам",
И сказала крёстной, что связь и с нею разорвана,
И попу сказала: "А ну-ка с парнем моим нас венчай скорей!"

Сказала и сказала, ну так что ж теперь.

Покачал головою поп - да кому охота головой рисковать? -
Повенчал он их, хоть про жизнь и смерть произнёс с сомнением,
И достали они белый хлеб и молоко - угощением свадебным,
И кто съел кусок и сделал глоток - дальше долго жил
Без болезней, без пожаров и прочих горестей.
Ну а кто побоялся - тот пожалел потом, да поздно уже.

Пожалел и пожалел, ну так что ж теперь.

Рассказала вам, такое рассказала предание,
И оно о том, что смерть бывает не окончательной,
И о том, что любовь порой удерживает, вопреки всему,
А ещё о том, что не скупитесь на угощение:
Вы кладите, кладите мяса на тарелку рассказчице
И вина ещё наливайте в чашу за такие истории!

Не скупитесь, не скупитесь, что ж теперь-то!

-----

Заклинание (Zaklęcie) (автор - Чеслав Милош)

Человеческий разум - прекрасный и непобедимый.
Что решётки, что уничтожение книг, что проволока на ограде,
Что приговор изгнанья - против него бессильны.
Идеи всеобщие он в языке утверждает,
И ведёт нашу руку, потому с большой пишем буквы
Правду и Справедливость, а с маленькой - насилье и кривду.
Он возвышает над тем, что есть, - то, что должно быть непременно,
Враг отчаяния, друг надежды.
Он не знает ни эллина, ни иудея, ни невольника, ни господина,
Совместное управление миром он нам вверяет.
Он от грязного шума измученных слов спасает
Строгие ясные фразы.
Говорит, что всё сущее - постоянно ново под солнцем,
Раскрывает застывшую руку того, что уже случилось.
Так красива и так молода Фило-София,
И поэзия с ней в служеньи Добру соединилась.
Лишь вчера Природа праздновала их рожденье,
Весть об этом горам принесли единорог и эхо.
Славной будет их дружба, их времени нет предела.
Их враги себя предали уничтоженью.